Говоря о черноморском побережье в районе Адлера, Краснов пишет: «Обширное лукоморье отделяет границу моря от настоящих береговых обрывов. Над лукоморьем непосредственно возвышаются крутые горы, сверху донизу одетые густыми девственными лесами.
Этот прибрежный лес представляет дикую мощь субтропической растительности. На более крутых и сухих холмах господствует дуб — не жалкий дуб гор южного Крыма, но исполинского роста и поразительной толщины колоссы. Таких дубов вы насчитываете целые сотни на протяжении немногих километров. Дуб, однако, редко является один. Не менее громадная широколистная липа, ясень, береза, крупный и мелкий грабы также обыкновенны в здешних лесах; в более влажных лесах к ним присоединяются каштан и бук, тогда как в наиболее сухих местах, на обращенных на юг откосах, господствует сосна, не наша северная сосна, но сосна побережья Средиземного моря с тонкой нежной хвоей и неправильными, причудливыми кронами.
Под сенью этих дерев, в тех местах берега, где он наилучше защищен от холодных ветров, мы видим густые заросли благородного лавра... Обыкновенно их вырубают и, идя вновь от корня, они образуют густой благовонный вечнозеленый кустарник-подлесок, стеной заслоняющий вход в таинственные дебри берегового леса. Дебри эти недоступны для обыкновенного смертного. Крутой подъем по заросшему деревьями береговому обрыву затрудняется тысячами цепких лиан, перевивающих деревья и спускающихся на землю. Первое место между ними занимают двухметровой длины гибкие и необыкновенно цепкие и колючие плети ежевики... Переплетая длинными до крови раздирающими тело и в клочки рвущими одежду плетями все опушки лесов, она делает местности некультурными, непроходимыми без помощи топора...
Необыкновенно нежными воздушными гирляндами и фестонами, перебрасываясь с дерева на дерево, заполняют между ними пространства сетки нежной листвы смилакса. В одних местах его сплетения образуют на опушках род естественных гротов, в других все дерево кажется порытым сеткой, украшенной нежными зелеными листиками. Смилакс не один покрывает деревья. Стебли дикой жимолости, как настоящие лианы тропиков, свешиваются с недосягаемой высоты, где весной они усеивают поддерживающие ее деревья тысячами благовонных розовых цветов. Но более эффективною лианою является здесь виноград. Здесь, на своей родине, эта могучая лиана, иногда с ногу толщиной, как корабельный канат, свешивается с дерев, крона которых отягощена ее разветвлениями, ее крупными листьями, а под осень и гроздьями рдеющих ягод. Но главным и лучшим украшением прибрежного леса является, бесспорно, плющ. С руку толщиной при основании, он снизу доверху одевает стволы деревьев, превращая их в колонны, увитые вечнотемною зеленью, пучками свешивающейся сверху и придающей лесам какую-то своеобразную таинственность. Здесь и там по опушке увидите вы весной группу усыпанных цветами ярко-желтых благовонных кавказских азалий или усыпанных белыми цветами кустов калины, мушмулы. Летом шиповник, подобно лианам, взбирается своими вьющимися стеблями высоко на вершины сосен, чтобы одеть их своими нежными цветами, или кусты кизила, усыпанные яркими, как из сургуча сделанными, плодами, привлекают взор. Вообще же здесь мало цветов. Как во всякой субтропической стране, листва господствует всюду, но, в противоположность нашим лесам, флора обращает внимание не на земле, не под ногами, но между стволов в воздухе. На стволах деревьев ютятся даже эпифиты, правда, только в виде красивого папоротника, изящными группами одевающего стволы старых деревьев. Более сырые места одеты, впрочем, папоротниками и на земле. Как везде в Колхиде, порубки зарастают папоротником-орляком, иногда исполинских размеров. Под сенью дерев ютятся более нежные папоротники, а на болотах хвощи выше человеческого роста заставляют вспомнить о древних геологических эпохах...